Елена Катасонова - Бабий век — сорок лет
14
— Ты сегодня во сколько освобождаешься?
— В семь. А что, Светик?
— Заеду на факультет, хорошо? Посидим в Александровском.
— Ладно. Что-то случилось?
— Да.
— Хорошее или плохое?
— Даже не знаю. Вечером расскажу… — Голос у Светы опять совершенно измученный.
Теперь, когда ушла в поход Галя и еще не приехал Андрей, Даша абсолютно свободна и, что уж там говорить, наслаждается одиночеством — тишиной, пустотой, работой по вечерам, выключенным телевизором, усмиренным на время магнитофоном. Наработавшись и устав, она гуляет по глухим переулкам с Тошкой, каждый думает о своем, но присутствие другого с удовольствием чувствует.
Даже в городе остро всплывают к ночи запахи деревьев и трав. Тошка что-то вынюхивает, пропадая в зелени у домов, на кого-то охотится: уши стоят торчком и голова набок — прислушивается, — потом, грудью рассекая воздух, догоняет Дашу и независимо бежит с нею рядом.
Ровно в семь заканчивается последнее собрание экспедиции. Пятнадцатого июля они встретятся уже на вокзале. На всякий случай отработана телефонная связь: у всех есть теперь номера Петро, Ронкина, Даши. За несколько летних дней ребята успели друг о друге соскучиться, им не хочется расходиться, и они всей ватагой отправляются бродить по безлюдной в эти теплые вечера Москве. Володя, конечно, хотел бы вернуться к оставленным книгам, но один Наташин взгляд, и он смиряется. "Давай-давай, — посмеивается про себя Даша, — живи полной жизнью! Не успеешь оглянуться, как пролетит лето, пойдут дожди, тогда и сиди в библиотеках…"
В коридоре ее уже ждет Света. Золотистые волосы снова собраны в скучный пучок, глаза погасли, невеселая усмешка кривит бледные губы.
— Что случилось. Светик?
— Представь себе, мой благоверный вернулся.
Даша молча обнимает ее за плечи. Вдвоем они пересекают площадь, садятся у поля желтых тюльпанов на лавочку.
— Меня от него тошнит, а выгнать нет сил. Сказал: "Давай, Светочка, все забудем". Да разве можно такое забыть? И как-то мне стыдно, Даша. И этих его слов — он же никогда не был глупым, правда? — и того, что предал кого-то, сначала меня, потом другую. Ей, наверное, тоже стыдно… Пришла с работы, а он дома, заглядывает в глаза, как побитый пес. Хотя нет, у Тошки твоего гораздо больше достоинства. Устроил ужин с вином, с пошлыми тостами. Слушай, может быть, он дурак, или это я резко так поумнела?
— Еще бы! Ты же занялась делом. Да и страдания заставляют как-то иначе думать о жизни: смотришь на все как с высокой горы. А Женька смущен и растерян, потому и говорит глупости.
— Но самое смешное — полез целоваться! Выпил как следует и потащил меня в спальню, а сам боится, я же вижу — боится!
Света запрокидывает голову, смеется резким незнакомым смехом. Смеется и не может остановиться, а на глазах слезы.
— Света, перестань, прекрати, говорю! Не все сразу… Уладится…
— Но ведь мы не любим друг друга, этого не скроешь, Даша! Давно, наверное, не любили, только не было времени разобраться, у меня не было…
— Ничего, вот ты уедешь в Сибирь, там, на расстоянии, все поймешь.
— Ну уж нет! Оставить его в Москве? Чтобы он снова побежал к этой твари?
Никогда не видела Даша таких жестоких у Светы глаз, такой ненависти в этих глазах.
— Светка, да ты рехнулась, что ли? Ведь ты уже согласилась!
— Замолчи! — Света раздраженно отмахивается от Даши. — Через неделю мы едем в Крым как нежные любящие супруги.
— Светик, не надо! Поезжай в экспедицию: это твой последний шанс!
— Мой последний шанс — возвращение блудного мужа, — ненависть так и полыхает в глазах. — Тебе бы двух близнецов да зарплату учителя, я б на тебя посмотрела!
Она вдруг хихикает, как школьница, и Даше становится не по себе.
— Сегодня спрашивает, так прочувствованно: "Ты меня хоть немножко любишь?" И я отвечаю, честно-честно: "Я тебя очень люблю!"
— Но ведь это неправда!
— А кому она нужна, твоя правда? Доктора наук, между прочим, на дороге не валяются, а я, между прочим, не лошадь — одна тянуть. И мальчишкам нужен отец. Ничего, я ему это припомню! Он у меня попляшет…
Даша сидит, оцепенело уставясь на тонкие, стройные, как солдатики, одинаковые тюльпаны, она не может больше видеть эти глаза. Света… Что такое она говорит? Что с ней случилось? Может быть, сошла с ума? По-настоящему, от бессонницы и страданий? Ведь многое пережила уже, позади самое трудное, стала думать, работать, сам Викторов пригласил ее в экспедицию! Это могло стать началом…
— Светик, послушай меня, поезжай на Север, ну поверь мне, просто поверь — так будет правильно.
— Чтоб он снова спутался с этой шлюхой?
— Вот ты и проверишь. — Даша старается не слышать режущую ухо брань — никогда не было таких слов в их лексиконе.
— А я не хочу проверять! Я и так все теперь знаю: не я, так она, а лучше — чтоб обе вместе. Вот укрепит Женечка наш тылы и опять начнет подъезжать к любимой… Знаешь, Даша, — голос у Светы падает, — он ее действительно любит, даже я чувствую — любит, а предает. Не смог бросить привычное, нажитое, кишка у современных мужиков тонка.
— Света, зачем так жестоко? Он просто ошибся, вернулся честно.
— Да нет у них чести, Даша, давно нет, о таком понятии они и забыли, разуй глаза, идеалистка несчастная! Честь… Смешно… Поговорила бы ты с замужними женщинами — как они относятся к своим мужьям: как к дурачкам каким-то или юнцам недоразвитым. Завуч мне говорит: "Это у тебя в первый раз, что ли? То-то смотрю, ты маешься. Брось! Мой всю жизнь по бабам бегает, да куда он денется?" Вот так, Даша, женщины сейчас мужчин себе подобными не считают, просто не считают людьми, ты этого еще не заметила?
— Нет, не заметила.
— Зря. Вот твой, например, Вадим, как он относится к единственной, во всяком случае пока, дочери?
— Никак, — горько усмехается Даша.
— Вот видишь! — Света почти торжествует. — Разве для человека это нормально? Нет. А для мужчин — ничего особенного, таких историй навалом. Помнишь, как-то он приходил, тоже ведь домой просился! Взяла бы его — он снова полюбил бы Галю, и, Даша, ему бы даже стыдно не было! Но ты его не взяла, и он опять бросил дочь, во второй раз.
— Черт с ним, с Вадимом, — хмурится Даша. — Мы говорим о тебе. Поезжай в поле: ведь ты любила свою тему, она у тебя шла, еще не поздно. Какой Крым — с ненавистью в душе!
— Это не ненависть, — тихо говорит Света: выкричалась и устала, — это презрение. Но ты не бойся, Женька его не заметит. Тут ведь тоже нужны и тонкость, и взгляд на себя со стороны. Откуда им это взять?
— Не смей обобщать! — теряет терпение Даша. — Не смей так говорить! "Они", "им" — как о заклятых врагах! Это тоже мы, половина человеческого рода! И если половина ничтожна, то все мы пропали… Чтоб он сдох, твой проклятый Женька, что он с тобой сделал? Милая моя, дорогая, если у вас с ним плохо, по-настоящему плохо, если все разрушено, то зачем тебе этот брак? Ведь идет жизнь, она проходит! Разве можно тратить ее на ложь, на такое ужасное напряжение?
— Вот именно жизнь: надо есть, пить, растить детей, а ты со своими эмоциями. Тебе-то хорошо, у тебя еще были силы, когда ушел Вадим. И время. А у меня нет ни того, ни другого, все грохнула на семью.
— Есть еще время, есть! Это удар, сильный удар, по себе знаю, но ты вставай и иди дальше. Светик, обещай мне не отказываться от предложения Викторова!
— Не обещаю. Поеду с Женечкой в Крым, раз уж я для него "Светочка". Интересно, какая идиотка ему поверила?
— Такая же, как ты и я, не думай о ней, не ненавидь хоть ее, Света.
Так Даша и не сказала о том, что Андрей сделал ей предложение. Как могла сказать это Свете, несправедливой, озлобленной, ослепленной болью и яростью? Да-а-а, вот он, брак, вот она — семейная жизнь. А ведь когда-то Женя любил Свету по-настоящему.
— Мам, привет!
В дверях с рюкзаком за плечами стоит Галя.
— Доченька, милая! А мы ждали тебя только завтра! Мама, Галя приехала!
Даша бросается к дочке, обнимает, целует. Галя чуть отстраняется, снимает рюкзак.
— Мам, я устала. — Что-то неуловимо в ней изменилось.
Она швыряет на пол рюкзак, переступает через него, споткнувшись проходит в тяжелых, обляпанных засохшей грязью сапогах в комнату, бухается на диван и начинает сапоги стаскивать.
Из кухни в комнату спешит Екатерина Ивановна, испуганно останавливается.
— Галочка, что с тобой? Почему ты такая бледная?
— Да устала же, говорю!
Теперь видит и Даша — белизну щек сквозь летний загар, черные круги под хмурыми злыми глазами.
— Доченька, раздевайся, сейчас поджарим картошки, сделаем салат, твой любимый, с подсолнечным маслом…
— Не надо, меня тошнит, — чуть слышно отвечает Галя, прислонилась к косяку, еле шевелит губами. — Можно я лягу?
